— Какой пыл! какой восторг! какое благородство чувств! — воскликнула Марья Александровна. — И вы могли, князь, вы могли губить себя,
удаляясь от света? Я тысячу раз буду это говорить! Я вне себя, когда вспомню об этой адской…
Антрыгина. Что ж из этого? Коли я вижу, что все в жизни обман, что никому поверить нельзя, что на свете только суета одна, — что я должна делать? Я должна
удаляться от света. С хитростью, с политикой женщина может жить в свете; а с чувством, с нежным сердцем должна только страдать. Следовательно, я лучше буду жить как отшельница, чем за все свое расположение и за свое добро видеть от людей обиду или насмешку.
Окончилось вечернее моление. Феодор пошел к игумну, не обратив на нее ни малейшего внимания, сказал ему о причине приезда и просил дозволения переночевать. Игумен был рад и повел Феодора к себе… Первое лицо, встретившее их, была женщина, стоявшая близ Феодора, дочь игумна, который
удалился от света, лишившись жены, и с которым был еще связан своею дочерью; она приехала гостить к отцу и собиралась вскоре возвратиться в небольшой городок близ Александрии, где жила у сестры своей матери.
Монахиня Досифея, как рассказывают, была кроткого нрава и безропотно подчинялась своей участи. Говорят, она имела свидание с Екатериной и беспрекословно согласилась
удалиться от света в таинственное уединение, чтобы не сделаться орудием в руках честолюбцев и не быть невинною виновницей государственных потрясений. Между ею и самозванкой, что была орудием поляков и кончила многомятежную жизнь в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, как уже сказали мы выше, общего нет ничего.
Но увы, забвения не приходило; ничто не могло изгладить образ отсутствующего, и чем больше графиня Конкордия
удалялась от света, тем более все напоминало ей о нем, ей некуда было укрыться от самой себя, а она сама и он были одно и тоже.
Неточные совпадения
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые увидят, как
от них я
удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на
свете зла не пожелал?
Нелепо было бы отрицать значение дискурсивного мышления; без него мы не можем познавать, так как слишком
удалились от первоисточника
света; но нельзя искать основ знания в дискурсивном мышлении.
Папаша ее, промотавши значительное состояние, ощутил потребность успокоиться
от треволнений
света и
удалиться из столицы, в которой не имел средств поддерживать себя по табели о рангах.
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это
удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад
от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку яркого
света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
Волынцев вошел и подозрительно посмотрел на Лежнева и на сестру. Он похудел в последнее время. Они оба заговорили с ним; но он едва улыбался в ответ на их шутки и глядел, как выразился о нем однажды Пигасов, грустным зайцем. Впрочем, вероятно, не было еще на
свете человека, который, хотя раз в жизни, не глядел еще хуже того. Волынцев чувствовал, что Наталья
от него
удалялась, а вместе с ней, казалось, и земля бежала у него из-под ног.
И если б мне
удалось как-нибудь избавиться
от этой напасти, клянусь вам всем святым на
свете, я сделаюсь хорошим человеком.
Постарайся полюбить того, кого ты не любил, осуждал, кто оскорбил тебя. И если это
удастся тебе сделать, ты узнаешь новое, радостное чувство. Как
свет яркий светит после темноты, так и, освободившись
от нелюбви,
свет любви сильнее и радостнее разгорится в тебе.